Анна Ахматова и Марина Цветаева в зеркале Русской поэзии ХХ века Песни женщин.

М.И.Цветаева: жизнь и творчество

Все у нее — подлинное: и яркий румянец, и горячий, непокладистый нрав, и московский распев, и озорной смех. Пафос Цветаевой — Москва, золотые купола, колокольный звон, старина затейливая, резные коньки, переулки путанные, пышность, пестрота, нагроможденность, быт, и сказка, и песня вольная, и удаль, и богомольность, и Византия, и Золотая Орда.   У меня в Москве — купола горят,   У меня в Москве — колокола звонят,   И гробницы в ряд у меня стоят, —   В них царицы спят и цари. Вот склад народной песни с обычными для нее повторами и параллелизмом. Напев с "раскачиванием" — задор молодецкий. Ахматова — петербурженка; ее любовь к родному городу просветлена воздушной скорбью. И влагает она ее в холодные, классические строки " (Мочульский К. Русские поэтессы: Марина Цветаева и Анна Ахматова // Марина Цветаева в критике современников. Ч. 1. С. 128—129). В поэтический мир Цветаевой проникают страшные и трагические темы, а лирическая героиня наделяется и чертами святости, сравнивается с Богородицей, и чертами демоническими, темными, именуется "чернокнижницей"). В 1915—1916 гг. складывается индивидуальная поэтическая символика Цветаевой, ее "личная мифология": "я" героини как вбирающее в себя, наделенное "раковинной" природой ("Клича тебя, славословя тебя, я только / Раковина, где еще не умолк океан" — стихотворение "Черная, как зрачок, сосущая " из цикла "Бессонница", 1916), отрешение героини от собственной плоти, "сон" тела, построенное на переосмысленном евангельском сказании о воскрешении Христом дочери Иаира ("И сказал Господь ", 1917), символическое отождествление "я" с виноградником и виноградной лозой ("Не ветром ветреным — до — осени ", 1916); наделение героини даром полета, отождествление ее рук с крыльями.